Семь звезд Гражуля Колы
Приключенческое фэнтези
Вадим Валерьевич Гуща
© Вадим Валерьевич Гуща, 2017
ISBN 978-5-4485-3415-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая
Изменяющее мир событие никогда не проходит бесследно. Оно оставляет за собой череду последствий, жуткие тени которых со временем встают перед тобой, окружают со всех сторон и, наконец, становятся твоим миром.
Глава 1
Костер с хрустом пожирает сучья, с удовольствием лижет древесные обломки и, стреляя искрами, бросает взгляды на уходящие ввысь, обомшелые, неохватные, старые, как сама земля белорусов, стволы. Вокруг вязкая, кисельная тишина, только шершавые метелки сухой травы, высотой по грудь, шуршат на краю лесной поляны, трутся на ветру, скрывая начало болота. Над древним, с отбитыми углами, расколотым надвое следовым камнем согнулась старуха: в левом сморщенном кулаке зажат пучок высушенных трав с бледными цветками, в правой ладони раскрытый складной нож.
– Изгоняю богов лживых, богов бесполезных, богов из тела, души и разума своего, нарекаю их именем забытым, именем неизвестным, именем Никто, отправляю их в несуществующее Нигде, во времени Никогда…
Старуха монотонно бубнит, еле слышно, даже шепчет, закрыв глаза и раскачиваясь всем телом из стороны в сторону. Ветхие лохмотья, едва прикрывающие хилое, словно высушенное прямо на костях тело старухи, почти касаются языков пламени костра, норовисто взбрыкивающих на ветру, и огненные щупальца жадно тянутся к старой, и кажется, что сейчас некая пародия на одежду, грязные и сальные обрывки ткани, чудом держащиеся на этом тщедушном теле, вспыхнут факелом. Только ветер каждый раз успевает вовремя и отводит угрозу от творящей ведьмы.
– И придет будущее в мир мой, и уйдет настоящее в прошлое, ибо путь его озаряют семь звезд Гражуля Колы, – голос немощной старухи перестал быть тихим шепотом с придыханием астматика, окреп, стал заполнять пространство вокруг костра, стал теснить августовскую ночь, обволакивающую нас, – и услышишь ты слово…
Старуха заголила левую тощую руку: все запястье покрыто стеклянно гладкими, затянувшимися рубцами, среди которых резко выделяются несколько недавних, и, не прекращая бормотания, полоснула лезвием по руке. И капли крови звонкой капелью, падая на выветренную поверхность камня, шипя и пузырясь, растекаются по незаметным бороздкам текста.
Отложив нож, ведьма щедро сбрызгивает кровью свой гербарий и бросает его в огонь. Пламя враз отшатнулось, прыгнуло в одну сторону, в другую, съежилось, стараясь спрятаться под поленьями, а затем, обезумев, рванулось вверх. Выше верхушек деревьев, шире лесной поляны, глубже самой сущности стал костер, и языки пламени превратились в челноки с лунной нитью, ткущие узор в воздухе.
И вспыхнули солнцем янтаря, стершиеся века назад, символы на камне. Символы узора были высечены не все – все не вместить одному камню, одному месту силы, ибо многие вехи пути Их разбросаны алтарями, покрывая древние земли мира Их – от Полоцка до Берестья, и меж морями, Янтарным и Греческим. Узор, выбитый в прошлом и застывший навеки в граните, мерцал, менялся, потек рекою, обнимая землю, и влился в проявляющееся видение.
Ведьма на несколько секунд затихла, давая мне возможность рассмотреть призрачную картину, сотворенную ее чарами из костра – сотканная огнем из крови, воздуха, росы, звезд и ночи, она была до одури реалистична. И зашептала вновь:
– И вместо когтей у него мечи, и чешуя его краше радуги, и блеск ее соперничает со звездами, и крылья его накрывают тенью полмира, а руки седока его одним движением обрывают жизнь, как бросок копья…
На звездное небо в призрачной картине, как сквозь игольное ушко, из небытия, сопя и отдуваясь, нетерпеливо протискивал свое неповоротливое тело гигантский дракон: скрежетали о невидимые мне стены когти-крючья на крыльях, терлась чешуя о пространство, цеплялся за что-то в темноте хвост. Протиснулся, шумно выдохнул гудящим пламенем, озирается по сторонам. Кажется, я могу коснуться перепончатых радужных крыльев чудовища, дотронуться до огромных зубцов сверкающего гребня, разобрать в мельчайших деталях причудливый узор на его грудных пластинах, ощутить взгляд его золотистых глаз и рассмотреть лицо всадника.
Едва седок на драконе стал оборачиваться, как старуха резко выкрикнула что-то гортанное, похожее, скорее, на рык, нежели речь, и дева – всадником оказалась женщина – взглянула невидяще, спросила безголосо:
– От чего осмелились Дажьбоговы внуки? Неужто не знаете, что прийти ко мне легко, а вот выбраться трудновато?
Тихий приятный голос в мозгу, а мышцы в животе сводит болезненной судорогой. Я почтительно обнажил плечо, демонстрируя нож на вытянутой ладони. Рык дракона пригнул к земле траву и остудил мое рвение, а дева небрежно отмахнулась. Зачадил костер, злобно плюясь трещащими искрами, продираясь сквозь отчаянно сопротивляющиеся сучья, чтобы ближе рассмотреть гостей.
– Мы ищем Отражения Гражуля Колы, великая Макошь, – склонилась до земли в поклоне старая ведьма.
– Приняли рабскую жизнь, гнусное погребение в темных могилах, вместо веселого погребального пламени и веру в последующее бессмертие, а спрашиваете у меня шлях до семи звезд? – изумляется дева на драконе.
Боль в животе усилилась, пульсирует волнами, пробирается ниже, пытаясь выбраться наружу. Рычу, не сдерживаясь, ибо еще одно ее гневное слово и у меня навсегда скрутятся мышцы не только в животе.
– О, Макошь! Будь добра к нему, – просит ведьма, видя мои муки.
– Чужая доброта – зло. Так было всегда и так всегда будет, – отвечает всадница.
Как бы там ни было, является чужая доброта злом или нет, но мне уже не так хочется вырвать у себя внутренности, становится чуть-чуть легче.
«Только ли мужчинам доставляет такую боль разговор с покровительницей женщин?»: – я с трудом перевожу дыхание.
– Иноземная книга говорит: «Ваши боги кровожадны и злы». Я помню: это – мои боги. Она говорит: «Ваши капища безобразны». Я помню: это – мои капища. Она говорит: «Ваши велеты – убийцы». Я помню: это – наши воины, герои нашей земли, отцы и деды наши, прародители наши, – обращается к богине старуха.
– Ты права, и когда вам потребуется иная правда, то ваши боги подарят ее вам. Зачем тебе все семь звезд, колдунья? Что хочешь найти в их отражениях? – Макошь даже посмотрела на нас с интересом.
– Прошлое, – твердо говорит ведьма.
– Ты нашла пять звезд, две последних лежат в болотах Кройдана. Ты рискнешь всем, отправившись туда, и легко сможешь потерять даже то, что имеешь, – Макошь негромко смеется. – Не требуются ли вам кандалы судьбы, Дажьбоговы внуки?
Молчит ведьма. Дева задумалась. Страдаю болью я. Шумно дышит Цмок. Медленно-медленно ползут секунды рядом с богиней судьбы.
– Боги не будут помогать, – наконец, изрекает Макошь, – но и мешать не станут. Иди ведьма. Кройдан будет ждать. Переживите хотя бы следующий рассвет, и тогда ты убедишь меня, что все семь звезд тебе действительно необходимы.
Дракон взмахивает крыльями, разворачивается, из трехмерного становится плоским, затем крохотной точкой, исчезает, плавно тускнея, как изображение на экране осциллографа. И картина, мгновенно растворившись, проливается лунным светом на поляну.
Тихо-тихо стало вокруг. Плавно уходит боль. Мир словно оглох. Лишь трясутся руки, и режет глаза, будто в них засыпали песок. И в довесок ко всему ведьмино огнище смачно выплюнуло в мою сторону клуб густого, с отвратительным запахом дыма.
Когда я, наконец-то, решился открыть глаза, то на месте костлявой, обглоданной безжалостным временем старухи с клочьями волос цвета воды в огненной реке Сафать, оказывается милая рыжеволосая девушка. Она, как ни в чем не бывало, стоит на коленях перед объемистым рюкзаком с надкусанным крекером в одной руке, а второй сосредоточенно шарит в его распахнутых брезентовых внутренностях.
– Аллахора! – завопил я. – Какого лешего требовалось таким образом закончить представление?
Девушка невинно похлопала ресничками, расправила плечи, выпрямилась, натянула свободной рукой на все свои выпуклости свитер, крутанула джинсовым задом несколько па полинезийской хулы, снова откусила от крекера и, отвернувшись, подбросила пару смолистых сосновых сучьев в снова разгоревшийся костер.
– Это необходимо, Алекс. Момент обретения истинного тела. Смотреть запрещено. Сколько раз мне уже повторять? И у меня сейчас создается впечатление, что ты ни разу не видел меня голой, а тот, кто видел, был не ты. Не хочешь пофилософствовать на эту тему?
– Перестань, Аллахора. – я потер все еще слезящиеся глаза и чертыхнулся, – Проклятье, – спрей от комаров, которым я щедро сбрызнул открытые участки тела, безжалостно вцепился в глаза.
